Тактика и психологические основы допроса - Страница 46

На основе подобных рассуждений, по которым мышление не «присоединяется» к работе органов чувств, а только мешает им в познании мира, возникло требование, призывающее допрашиваемого к передаче «лично известных ему обстоятельств, а не своих суждений и мнений о них». Такого же мнения придерживаются и некоторые советские юристы; например Р. Д. Рахунов считает, что «свидетель должен в своих показаниях излагать только факты», хотя и сам признает, что «свидетель обычно не в состоянии избегнуть в своем показании оценки воспринятых им фактов. Суждение свидетеля о воспринятом представляет собою логическую форму выражения мысли, является актом мышления», и, даже «нельзя игнорировать то, что в практике возможны случаи, когда показания свидетеля, носящие характер суждения, не только не подлежат устранению, а представляют значительную ценность для судебно-следственных органов».

Исключение суждения из показания — невыполнимое требование. Понятие и суждение есть начальные формы познания, форма мышления. Допрашиваемый не только в своей памяти должен возобновить образ прошлого опыта, но и словесно оформить это воспроизведение. Поэтому требовать, чтобы в показаниях не было суждений, значит требовать, чтобы показания не состояли из предложений. Но даже если предположить возможность выполнения такого требования ради исключения из показаний продуктов мышления, то после ликвидации предложений еще остаются слова, выражающие понятия, а понятия тоже являются формами мышления, ибо, как учит Ленин, «всякое слово (речь) уже обобщает».

При рассмотрении вопросов восприятия мы отметили уже, что условием восприятия является понимание. А понимание как отражение сущности предметов, явлений материального мира есть результат обобщений, результат мысли. Язык есть непосредственная действительность мысли. Воспринятые предметы, явления не могут быть воспроизведены на допросе вне форм мышления.

«Суждение,— пишет М. С. Строгович,— является необходимой формой любого высказывания свидетеля также и в тех случаях, когда свидетель только сообщает факт, не делая никакого вывода и не давая никакой его оценки». Хорошовский тоже считает, что «нельзя требовать от свидетеля, чтобы он давал показания только о том, что он лично воспринял, и не давал некоторых своих суждений; каждый человек, воспроизводящий восприятия, прежде всего высказывает свои суждения, оценку, классификацию и другие мысли». В суждениях проявляется неразрывное единство рационального и чувственного познания.

Для правильного решения данной проблемы следует прежде всего разграничить два вопроса, а именно:

а) что имеет доказательственную силу;

б) что должен и может сообщить допрашиваемый.

Представляется, что из ряда суждений, имеющих доказательственную силу, не следует исключать мнение (оценочное суждение) свидетеля. Когда свидетель дает, например, показание о пространственных отношениях, он почти всегда (за исключением тех случаев, когда в основе показания лежат измерения, произведенные самим свидетелем или другим лицом в его присутствии) излагает свое оценочное суждение. Это не означает, что каждое оценочное суждение имеет одинаковую доказательственную силу. Оценка и проверка их осуществляется по общим правилам оценки и проверки показаний. Однако неправильно было бы исключать их из показаний, имеющих доказательственное значение, без их оценки и проверки конкретно в каждом отдельном случае. Доказательственное значение того или иного суждения зависит не от вида суждения, а от его фактической основы.

Умозаключения допрашиваемого имеют чрезвычайно большое тактическое значение. Из них можно делать выводы о правильности изложения фактов допрашиваемым, а еще чаще выводы о наличии таких, иногда очень важных для следствия фактов, о которых еще не было речи в показании. Тактически неправильно поступает тот следователь, который, слушая умозаключения допрашиваемого, постоянно перебивает его: «Вы не рассуждайте!», «Говорите только о фактах!» и т. п. Это, с одной стороны, мешает установить контакт между следователем и допрашиваемым, обижает последнего, а с другой стороны, поскольку допрашиваемый часто не в силах отделить факты от выводов, приводит к тому, что допрашиваемый не сообщает не только выводы, но и сведения об известных ему фактах. Отделить выводы от фактов — это дело следователя, и если он терпеливо выслушает показание допрашиваемого, то получит возможность выяснить нередко даже такие факты, о которых допрашиваемый иначе не рассказал бы и о которых, может быть, сам следователь тоже не догадался бы спросить допрашиваемого.

Многие из допрашиваемых, излагая свои выводы на допросе, не подтверждают их фактами. В аналогичных случаях следователь должен попытаться выяснить у допрашиваемого, какие факты послужили основанием для выводов. Например, характеризуя личность обвиняемого или его отношение к окружающим, в частности к жертве преступления, свидетели часто заявляют, что обвиняемый— грубый человек, пьяница, между ним и жертвой были неприязненные отношения, он жил явно не по средствам и т. д. И в этих случаях требуется конкретизировать данные показания, например выяснить, какие случаи покупки дорогих вещей помнит свидетель и т. д. Конечно, нельзя предполагать, что свидетель расскажет о всех моментах — он может их не помнить, но чем больше перечислит он конкретных фактов, тем яснее будет основание сделанного им обобщения. Возможны и такие случаи, когда допрашиваемый не может указать на фактическую основу своего умозаключения, предположения, когда «человек окончательно помнит».